Сказка приключения барона мюнхаузена читать текст онлайн, скачать бесплатно. Энциклопедия сказочных героев: "Приключения барона Мюнхаузена" Произведение барон мюнхгаузен

Рудольф Эрих Распе

Приключения барона Мюнхаузена

КОНЬ НА КРЫШЕ

Я выехал в Россию верхом на коне. Дело было зимою. Шел снег.

Конь устал и начал спотыкаться. Мне сильно хотелось спать. Я чуть не падал с седла от усталости. Но напрасно искал я ночлега: на пути не попалось мне ни одной деревушки. Что было делать?

Пришлось ночевать в открытом поле.

Кругом ни куста, ни дерева. Только маленький столбик торчал из-под снега.

К этому столбику я кое-как привязал своего озябшего коня, а сам улегся тут же, на снегу, и заснул.

Спал я долго, а когда проснулся, увидел, что лежу не в поле, а в деревне, или, вернее, в небольшом городке, со всех сторон меня окружают дома.

Что такое? Куда я попал? Как могли эти дома вырасти здесь в одну ночь?

И куда девался мой конь?

Долго я не понимал, что случилось. Вдруг слышу знакомое ржание. Это ржет мой конь.

Но где же он?

Ржание доносится откуда-то сверху.

Я поднимаю голову и что же?

Мой конь висит на крыше колокольни! Он привязан к самому кресту!

В одну минуту я понял, в чем дело.

Вчера вечером весь этот городок, со всеми людьми и домами, был занесен глубоким снегом, а наружу торчала только верхушка креста.

Я не знал, что это крест, мне показалось, что это маленький столбик, и я привязал к нему моего усталого коня! А ночью, пока я спал, началась сильная оттепель, снег растаял, и я незаметно опустился на землю.

Но бедный мой конь так и остался там, наверху, на крыше. Привязанный к кресту колокольни, он не мог спуститься на землю.

Что делать?

Не долго думая, хватаю пистолет, метко прицеливаюсь и попадаю прямо в уздечку, потому что я всегда был отличным стрелком.

Уздечка пополам.

Конь быстро спускается ко мне.

Я вскакиваю на него и, как ветер, скачу вперед.

ВОЛК, ЗАПРЯЖЕННЫЙ В САНИ

Но зимою скакать на коне неудобно гораздо лучше путешествовать в санях. Я купил себе очень хорошие сани и быстро понесся по мягкому снегу.

К вечеру въехал я в лес. Я начал уже дремать, как вдруг услышал тревожное ржание лошади. Оглянулся и при свете луны увидел страшного волка, который, разинув зубастую пасть бежал за моими санями.

Надежды на спасение не было.

Я лег на дно саней и от страха закрыл глаза.

Лошадь моя неслась как безумная. Щелканье волчьих зубов раздавалось у меня над самым ухом.

Но, к счастью, волк не обратил на меня никакого внимания.

Он перескочил через сани прямо у меня над головой и набросился на мою бедную лошадь.

В одну минуту задняя часть моей лошади исчезла в его прожорливой пасти.

Передняя часть от ужаса и боли продолжала скакать вперед.

Волк въедался в мою лошадь все глубже и глубже.

Когда я пришел в себя, я схватил кнут и, не теряя ни минуты, стал хлестать ненасытного зверя.

Он завыл и рванулся вперед.

Передняя часть лошади, еще не съеденная волком, выпала из упряжки в снег, и волк оказался на ее месте в оглоблях и в конской сбруе!

Вырваться из этой сбруи он не мог: он был запряжен, как лошадь.

Я продолжал стегать его что было силы.

Он мчался вперед и вперед, таща за собой мои сани.

Мы неслись так быстро, что уже через два-три часа въехали галопом в Петербург.

Изумленные петербургские жители толпами выбегали смотреть на героя, который вместо лошади запряг в свои сани свирепого волка. В Петербурге мне жилось хорошо.

ИСКРЫ ИЗ ГЛАЗ

Я часто ходил на охоту и теперь с удовольствием вспоминаю то веселое время, когда со мной чуть не каждый день случалось столько чудесных историй.

Одна история была очень забавна.

Дело в том, что из окна моей спальни был виден обширный пруд, где водилось очень много всякой дичи.

Однажды утром, подойдя к окну, я заметил на пруду диких уток.

Мигом схватил я ружье и сломя голову выбежал из дому.

Но впопыхах, сбегая с лестницы, я ударился головою о дверь, да так сильно, что из глаз у меня посыпались искры.

Это не остановило меня.

Побежать домой за кремнем?

Но ведь утки могут улететь.

Я печально опустил ружье, проклиная свою судьбу, и вдруг мне пришла в голову блестящая мысль.

Изо всей силы я ударил себя кулаком по правому глазу. Из глаза, конечно, так и посыпались искры, и порох в то же мгновение вспыхнул.

Да! Порох вспыхнул, ружье выстрелило, и я убил одним выстрелом десять отличнейших уток.

Советую вам всякий раз, когда вы вздумаете развести огонь, добывать из правого глаза такие же искры.

Охотничьи приключения Барона Мюнхаузена

«Господа, друзья, товарищи: - так начинал
всегда свои рассказы барон Мюнхаузен, потирая по привычке руки; затем он брал старинную рюмку, наполненную его любимым напитком - настоящим, но не очень старым рауэнтальским вином, задумчиво приглядывался к зеленовато-желтой жидкости, со вздохом ставил бокал на стол, осматривая всех испытующим взором, и продолжал, улыбаясь:

Значит, мне снова приходится рассказывать о прошлом!.. Да, в то время я был еще бодр и молод, отважен и полон кипучих сил!
Как-то раз мне предстояла поездка в Россию, и я выехал из дома в середине зимы, потому что ото всех, когда-либо путешествовавших по северу Германии, Польше, Лифляндии и Курляндии, я слышал, что дороги в этих странах очень плохи и сравнительно в сносном состоянии бывают только зимой благодаря снегу и морозу.
Я выехал верхом, так как нахожу этот способ передвижения наиболее удобным, если, конечно, лошадь и всадник достаточно хороши. Кроме того, путешествие верхом избавляет от докучных столкновений с немецкими почтмейстерами и от риска иметь дело с таким ямщиком, который, вечно томимый жаждой, так и норовит остановиться у каждого придорожного кабачка.
Одет я был очень легко, и чем дальше продвигался на северо-восток, тем сильнее о себе давал знать холод.
Проездом через Польшу на дороге, пролегающей по пустынному месту, где свободно на просторе разгуливали холодные ветры, я встретил несчастного старика Едва прикрытый плохой одежонкой, бедный старик полуживой от стужи сидел возле самой дороги.
Мне до глубины души стало жаль беднягу, и я, хоть и сам озяб, накинул на него свой дорожный плащ. После этой встречи я ехал без остановок, пока не наступила ночь,
Передо мной расстилалась бесконечная снежная равнина. Царила глубокая тишина, и нигде не было видно ни малейшего признака жилья. Я не знал, куда держать путь.
Страшно устав от долгой езды, я решил остановиться, слез с лошади и привязал ее к остроконечному колу, торчавшему из-под снега. На всякий случай я положил пистолеты рядом с собой, лег на снег недалеко от лошади и тотчас заснул крепким сном, Когда я проснулся, был день. Моей лошади нигде не было видно.
Вдруг где-то высоко в воздухе раздалось ржание. Я взглянул вверх: мой конь, привязанный за повод, висел на верхушке колокольни.
Мне сразу стало ясно, что произошло: я остановился в деревне, сплошь занесенной снегом. Ночью внезапно наступила оттепель, и снег стаял. Незаметно во время сна я опускался все ниже и ниже, пока не оказался на земле. А то, что я вчера принял за кол и к чему привязал лошадь, был шпиль колокольни.
Недолго думая, я выстрелил из пистолета. Пуля перебила ремень, и через какую-то минуту лошадь стояла возле меня. Я оседлал ее и поехал дальше.
До русской границы все шло благополучно. К сожалению, в России не принято зимой ездить верхом. Никогда не нарушая обычаев страны, я и на этот раз не изменил своему правилу. Приобрел маленькие сани, запряг лошадь и бодро и весело отправился в Петербург.
Ехал я дремучим лесом. Неожиданно оглянулся и вижу: за мной бежит громадный матерый волк:. В несколько прыжков он догнал меня. Я хорошо понимал, что мне не спастись от его острых зубов, бросил воюки и лег в сани.
Волк перепрыгнул через меня и набросился на лошадь.
Благополучно избежав неминуемой гибели, я тихонько приподнял голову и с ужасом увидел, что голодный зверь проглотил всю заднюю часть животного. Я изо всей силы огрел его кнутом. Волк от испуга и боли рванулся вперед и очутился вместо лошади в ее упряжи и оглоблях.

К великому удивлению встречных, волк бешено мчал меня и скоро благополучно привез в Петербург.
Не буду утомлять вас описанием государственного устройства, искусств, наук и всевозможных достопримечательностей великолепной столицы Российской Империи. Лучше расскажу о лошадях, собаках, моих лучших друзьях, о лисицах, волках, медведях и других зверях, которыми богата Россия, как ни одна страна в мире. Хочется мне еще поведать о русском веселье; об охоте и разных подвигах, которые украшают честного дворянина больше, чем самый модный и богатый наряд и изысканные манеры,.
Мне не сразу удалось поступить в ряды русской армии. В ожидании службы у меня было много свободного времени, которое я провел, как и подобает; благородному дворянину, весело и беспечно. Это стоило немалых денег, но все же я с удовольствием вспоминаю это лучшее в моей жизни время.
Суровый, климат и обычаи страны породили в России большую привычку к вину. Немало я встретил людей, которые довели свое искусство пить до виртуозности. Но всех в этом отношении превзошел один генерал с седой бородой и медно-красным лицом, который очень часто обедал с нами. Этот храбрый человек лишился во время битвы с турками верхней части черепа и даже за столом всегда сидел в фуражке, за что чистосердечно извинялся перед гостями. Вот этот-то почтенный воин каждый день за обедом выпивал несколько бутылок водки и не одну бутылку рома. Однако никогда его не видели пьяным. Это может показаться неправдоподобным. Я и сам долго недоумевал и только случайно понял, в чем дело.
Генерал изредка приподнимал фуражку, чтобы освежить себе голову. Сначала я на это не обращал внимания. Но вот однажды я заметил, что вместе с фуражкой поднялась и серебряная пластинка, которая заменяла ему недостающую черепную кость. В это образовавшееся отверстие клубом выходили винные пары. Тут-то я все понял и тотчас же рассказал о своем открытии друзьям. Мы решили проверить мои наблюдения.
Я подошел незаметно к генералу с курительной трубкой в руках. Выждав момент, когда генерал приподнял свою фуражку, я быстро поднес к его голове клочок бумаги, который зажег от трубки. И в тот же миг все увидели чудное явление:
Генерал отнесся добродушно к моей проделке и впоследствии не раз позволял нам повторять эти невинные опыты.
Не буду говорить о других шалостях, которыми мы забавлялись, а перейду сразу к рассказам о моих охотничьих приключениях.

"Приключения барона Мюнхаузена" - одна из самых веселых на свете книг. Вот уже добрых две сотни лет читают ее во всех странах мира, а книжка не стареет. Она выходит в десятках переводов, в сотнях тысяч экземпляров, самые разные художники с удовольствием создают к ней смешные рисунки.

Так что же это за книга? И кто такой барон Мюнхаузен? Существовал ли он на самом деле, или "самого правдивого человека на свете" придумали специально для того, чтобы дразнить его именем вралей и хвастунов?

Представь себе, существовал! Мы даже знаем, когда и где он жил. Родился барон в 1720 году в немецком городке Боденвердере в старинном дворянском поместье и умер там же в 1797 году. Уже давно во всех географических справочниках и туристских путеводителях о Боденвердере говорят, как о "родине знаменитого барона Мюнхаузена", а рядом с его официальным гербом рисуют смешную фигурку барона, летящего на пушечном ядре...

Боденвердер расположен у подножья зеленой горы Экберг, на берегу реки Везер. Старинное предание говорит, что в незапамятные времена здесь охотился король Генрих Птицелов. А в XVIII веке чаща перелесков оглашалась гиканьем всадников, во главе которых летел в седле заядлый охотник, человек неустрашимой смелости и неуемной фантазии барон Иероним Карл Фридрих фон Мюнхаузен. Каждый раз со своей шумной охоты он приносил какой-нибудь занятный рассказ. Вечером, в павильоне, который находился в огромном парке родового поместья, барон, уютно устроившись в кресле и закурив любимую трубку, собирал жаждущих послушать необыкновенные рассказы и начинал "вспоминать"...

Рассказчик он был великолепный. Слушатели то замирали от любопытства, то покатывались со смеху, то с улыбкой качали головой: "Быть такого не может!..."

Однако, несмотря на изрядную долю вымысла, кое-что в этих историях соответствовало истине. Мы знаем, например, что барон, действительно, был на военной службе, что он многие годы жил в России, участвовал в сражениях со шведами и турками, был награжден за отменную храбрость, известен при дворе. Ну а если при этом барону было приятно и присочинить чуть-чуть, скажем, о своем близком знакомстве с турецким султаном, то, право, это была такая невинная слабость! И слушатели, с восторгом внимавшие рассказчику, прощали ему выдумки: уж очень интересно умел Мюнхаузен сплетать быль с небылицей, очень уж убедительно придумывал он разные обстоятельства, так что не отличить, где правда, а где ложь. Но до поры до времени барон-выдумщик был известен только небольшому кругу своих соседей и знакомых и вовсе не помышлял о всемирной славе. До наших дней сохранился в Боденвердере и парк, и дом Иеронима Карла Фридриха фон Мюнхаузена, есть там и знаменитый павильон, в котором рождались необычайные истории. В залах дома висят охотничьи трофеи, фамильные грамоты, оружие, даже собственный пистолет барона, с которым он хаживал будто бы один на один на медведя... Но все это, пожалуй, не привлекло бы таких огромных толп туристов, не вызвало бы такого интереса, не будь книжки... И не стоял бы перед музеем Мюнхаузена забавный памятник-фонтан, в центре которого среди водяных струй сам барон красуется на коне, у которого оторвана задняя часть... Памятник, конечно, возник гораздо позже времени жизни Мюнхаузена, возник как дань восхищения читателей великолепной книгой небылиц, главный герой которых - тот же самый барон, только "чуть-чуть" измененный, ставший всемирно известным литературным героем. Правда, при жизни барон Мюнхаузен вовсе не был в восторге, когда так "скандально" прославился... Ему докучали толпы любопытных, он получал множество писем, в которых совершенно незнакомые ему люди называли его вралем, смеялись над ним. Барон был так возмущен, что даже пробовал подать в суд на обидчика - автора книжицы, которая расхватывалась молниеносно и которая лишь долгие годы спустя, когда случайно было "открыто" имя ее автора, прославила писателя на весь сеет. Но вот беда! Суд даже не смог в те времена наказать за "клевету" сочинителя книги: он был неизвестен...

Теперь мы знаем, кто был этот писатель. И знаем даже, когда он познакомился с Мюнхаузеном. Среди гостей барона в мае 1773 года оказался человек лет тридцати с небольшим, который очень внимательно слушал были-небылицы. Судьба этого человека - Рудольфа Эриха Распе (1737-1794) - была тоже не совсем обыкновенной. Он учился в двух немецких университетах, добился известности в кругу ученых и литераторов. Он увлекался многим - мечтал раскрыть все сокровища земных недр, изучал свойства камней, интересовался старинными рукописями, преподавал античность в колледже, заведовал библиотекой, служил при дворе... А потом вся его так блестяще начавшаяся деятельность была разрушена из-за каприза его покровителя. Распе пришлось бежать, а впоследствии и вовсе уехать в Англию. Умер он в бедности, вдали от родины, друзей и семьи. Вот описание внешности Распе, которого, по приказу его бывшего властелина, разыскивала полиция: "среднего роста, лицо скорее длинное, чем круглое, глаза небольшие, нос довольно крупный, с горбинкой, под коротким париком рыжие волосы, походка быстрая..." Распе был человеком необычайно энергичным, подвижным, великолепным рассказчиком. Существует предание, что, когда он был арестован, то своим рассказом так растрогал полицейского агента, что тот дал ему возможность скрыться.

Сейчас многие произведения Эриха Распе справедливо забыты, а вот книжка, написанная им в тяжелое время, просто для заработка, и вышедшая впервые в Берлине в 1781 году без имени автора (он просто не придал ей особенного значения), прославила его. Впоследствии к "Историям М-х-з-на" прибавились и другие рассказы в духе народных смешных историй... Распе по существу создал легенду - ведь на самом деле, как мы хорошо знаем, барон Мюнхаузен вовсе не был таким уж фантастическим хвастуном. Теперь же мы, смеясь над его необычайными приключениями, пересказанными с неистощимым юмором, понимаем, что в образе своего литературного героя Распе, а за ним и поэт Г.Бюргер, дополнивший книгу, высмеяли, и очень остро, не только спесивых немецких помещиков, но и вообще людей невежественных, невероятно самодовольных, готовых приписать себе всевозможные подвиги, которые они могли бы совершить разве что в чудесном сновидении... Недаром в предисловии к "Историям" неизвестный тогда автор назвал себя "карателем лжи".

Ну, а если даже всего этого не знать, любой кто прочтет "Приключения барона Мюнхаузена", наверняка, поймет, что, конечно, ни лиса, выскочившая из шкуры, ни конь, продолжавший скакать как ни в чем не бывало без задней части тела, ни "волк наизнанку" на самом деле не существовали, а были плодом фантазии. И книга покажется нам всем чудесном сказкой...

Давай-ка вместе послушаем, что расскажет нам сегодня этот бессмертный герой самой веселой книги на свете!

Перевод с немецкого:

«Baron Münchhausen» by Rudolf Erich Raspe

В оформлении обложки использована иллюстрация Михаила Курдюмова

Художник Марина Мосияш

По изданию:

Распе Р. Э. Путешествия и приключения барона Мюнхгаузена. – СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1902.

* * *

Путеводитель для веселых людей

Книга, которую вы держите в руках, – уникальна. И не только потому, что она занимает почетное место в истории европейской литературы, но и потому, что создана она как автором, так и его главным героем. Оба они были реальными людьми, и до сих пор не утихают споры среди специалистов, чья роль в появлении на свет «Рассказов барона Мюнхгаузена о его изумительных путешествиях и кампаниях в России» важнее: филолога и знатока древностей Рудольфа Эриха Распе (1737–1794) или барона Иеронима Карла Фридриха фон Мюнхгаузена (1720–1797). Так или иначе, но книга имела ошеломительный успех не только у современников, но и у потомков, породила множество подражаний, а в наше время была не раз экранизирована. И неудивительно – завораживающее мастерство, с которым написаны, а до того наверняка рассказаны в кругу друзей эти удивительные и фантастические истории о путешествиях и приключениях, полные юмора и живых подробностей, не могло оставить читателей равнодушными.

Кто же они, эти двое, хорошо знавшие друг друга, на протяжении многих лет поддерживавшие дружеские отношения, а затем жестоко рассорившиеся из-за знаменитой книги, обессмертившей имена обоих? Их судьбы, как и судьбы многих европейцев второй половины бурного XVIII века, сами по себе могут составить сюжет увлекательного романа.

Первый из предков барона Иеронима Карла Фридриха фон Мюнхгаузена – потомка древнего саксонского рыцарского рода – принимал в XII веке участие в крестовом походе под предводительством Фридриха Барбароссы. Один из его сыновей угодил в монастырь, был выпущен оттуда по императорскому указу, и с него, получившего прозвище Мюнхгаузен (буквально «монастырь»), которое позднее стало фамилией, началась новая ветвь старинной семьи, а на гербе всех Мюнхгаузенов с того времени стали изображать монаха с посохом и книгой. Среди них были вельможи и полководцы, министры и даже основатель прославленного Геттингенского университета в Германии.

Иероним Карл Фридрих родился в поместье Боденвердер недалеко от Ганновера и в возрасте пятнадцати лет поступил пажом на службу к владетельному герцогу Брауншвейг-Вольфенбюттельскому Фердинанду Альбрехту II. Двумя годами позднее Мюнхгаузену пришлось отправиться в Россию вместе с сыном герцога, который стал женихом принцессы Анны Леопольдовны, которой правившая в то время в России бездетная императрица Анна Иоанновна хотела передать власть. Однако сватовство затянулось на несколько лет, а тем временем молодой герцог успел поучаствовать в войнах, которые вела в то время Российская империя с Турцией и Швецией. Разумеется, юный паж сопровождал его повсюду. Лишь в 1739 году состоялась свадьба герцога Антона Ульриха с Анной Леопольдовной, Мюнхгаузен же, освободившись от обязанностей пажа, поступил в чине корнета в Брауншвейгский кирасирский полк и уже через год стал поручиком и командиром первой элитной роты кирасиров.

Однако в 1741 году власть в России захватила Елизавета, дочь Петра I, и принц Антон Ульрих и его супруга угодили в Рижский замок, причем поручик Мюнхгаузен стал невольным стражником своих прежних высоких покровителей. Его блестяще начатая карьера прервалась – следующий офицерский чин барон с превеликим трудом получил лишь в 1750 году, несмотря на репутацию безупречного офицера. Но еще задолго до этого Мюнхгаузену довелось командовать почетным караулом, встречавшим невесту наследника российского престола – Софию– Фридерику Ангальт-Цербстскую – будущую императрицу Екатерину II.

В 1752 году барон, взяв годичный отпуск от службы, вернулся в родной Боденверден, провинциальный городок, который на протяжении нескольких столетий вместе с окрестностями являлся владением семьи Мюнхгаузенов. Однако отпуск затянулся на несколько лет, и Иероним Карл Фридрих подал в Военную Коллегию прошение об отставке и в Россию больше не возвращался.

С этого времени барон вел мирную жизнь зажиточного землевладельца – встречался с соседями-помещиками, охотился в окрестных лесах и полях, изредка наезжал в соседние города Ганновер и Геттинген. В своем поместье Мюнхгаузен построил особый павильон, увешанный охотничьими трофеями, чтобы принимать там друзей. Уже после его смерти это строение прозвали «павильоном лжи» – именно там хозяин, прирожденный рассказчик и импровизатор, «угощал» гостей невероятными историями о своих приключениях в России. Вот как описывал современник вечера в «павильоне лжи», которые собирали множество поклонников барона: «Обычно он начинал рассказывать после ужина, закурив свою огромную пенковую трубку с коротким мундштуком и поставив перед собой дымящийся стакан пунша… Чем дальше, тем он жестикулировал все выразительнее, крутил на голове свой маленький щегольской паричок, лицо его все более оживлялось и краснело, и он, обычно очень правдивый человек, в эти минуты замечательно воплощал в лицах свои фантазии».

Одним из постоянных слушателей барона был его добрый приятель из Ганновера Рудольф Эрих Распе – один из образованнейших людей своего времени, изучавший естественные науки и филологию в Геттингене и Лейпциге, знаток философии и археологии, писатель и историк литературы. В те годы Распе служил секретарем в университетской библиотеке, был издателем сочинений философа Лейбница и автором одного из первых немецких рыцарских романов «Хермин и Гунильда». В 1767 году Распе стал профессором университета «Каролинум» и смотрителем антикварного и монетного кабинета. Много времени он отдавал путешествиям по немецким землям в поисках различных редкостей, монет и древних рукописей для коллекции ландграфа Кассельского. При этом Распе был беден, частенько влезал в долги и однажды не устоял – продал часть монет из собрания ландграфа, чтобы поправить свое финансовое положение. Пропажа была обнаружена, власти выдали ордер на арест хранителя, и к нему в дом явились стражники. Но тут случилась почти невероятная вещь. Люди, пришедшие арестовывать Распе, были буквально потрясены его даром рассказчика и наслушались таких невероятных историй, что дали ему возможность бежать из города.

Таким образом, Распе и Мюнхгаузен стоили друг друга – оба были сочинителями фантастических сюжетов и мастерами устного рассказа. Распе перебрался в Лондон, где продолжал бедствовать до тех пор, пока ему в голову не пришла блестящая идея – опубликовать истории, рассказанные его приятелем Мюнхгаузеном, на английском. В книгу, вышедшую без указания имени автора, Распе включил несколько уже известных в Германии историй, принадлежавших Мюнхгаузену, – они были напечатаны раньше в сборнике «Путеводитель для веселых людей». Но к этим историям он добавил и несколько собственных, позаимствовав сюжеты греческих, римских и восточных анекдотов и превратив книгу в цельное произведение, объединенное фигурой рассказчика.

Книга имела огромный успех. Одно за другим выходили новые издания, принося автору внушительные суммы, а имя барона Мюнхгаузена вскоре стало нарицательным в Англии для обозначения виртуозного рассказчика-враля, что, разумеется, не доставляло ни малейшего удовольствия потомку крестоносцев и достойному офицеру русской службы, каким был подлинный Мюнхгаузен.

Чаша терпения барона переполнилась, когда книга Распе появилась в Германии. В переводе на немецкий было названо его полное имя и приведены подробности его жизни, что привело Мюнхгаузена в неописуемую ярость. Поначалу он решил было вызвать Распе на дуэль, но поскольку тот был недосягаем, подал на него в суд за причинение ущерба чести дворянина.

Суд, однако, отверг иск барона, так как в книге не было указано имя автора. А тем временем творение Распе приобрело в немецких землях такую популярность, что в Боденвердер стали стекаться зеваки – поглазеть на «барона-лжеца». Мюнхгаузену пришлось выставить вокруг дома кордон из слуг, чтобы не допускать любопытных бюргеров.

Так еще при жизни, не сделав на своем веку ничего предосудительного, барон Мюнхгаузен превратился в литературный персонаж, который заслонил его подлинный образ. К нему прилепилось прозвище «короля лжецов» и «враля из вралей», и даже хорошо знавшие барона родственники отвернулись от него, обвинив в том, что он опозорил их имя.

Реальный Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен окончил свои дни в одиночестве в пустом и холодном доме, полностью разоренный. За больным бароном ухаживала единственная служанка; когда, уже незадолго до его кончины, она помогала немощному старику переобуться и обнаружила, что у Мюнхгаузена недостает двух пальцев на ноге, барон от души рассмеялся и отпустил свою последнюю шутку: «Я потерял их во время охоты в России – их откусил белый медведь!»

А что же Распе? Он покинул этот мир на три года раньше своего героя. На деньги, вырученные от продажи книг о Мюнхгаузене, писатель приобрел шахту в Ирландии, но не успел даже начать разработку угля, как заразился сыпным тифом, перед которым медицина того времени была бессильна.

В наши дни в Боденвердере имя Мюнхгаузена носят улица, ресторан, отель, аптека и даже кинотеатр. Есть там и памятник– фонтан, изображающий барона восседающим на половине лошади, жадно припавшей к воде. В усадьбе Мюнхгаузена сегодня разместилась городская мэрия, а в здании школы открыт его музей. За два минувших столетия в разных странах увидело свет около шестисот книг с продолжениями приключений Мюнхгаузена и о нем самом. Причем некоторые из них написаны его потомками – теми, которые когда-то стыдились своего родства с «бароном-вралем».

Часть I
Приключения на суше

Приключение первое

Прямо из дому отправился я в Россию, в самой середине зимы, совершенно правильно рассуждая, что в зимнюю пору на севере Германии, Польши, Курляндии и Лифляндии проезжие дороги, которые, по свидетельству всех путешественников, еще убийственнее дорог, ведущих к храму Добродетели, должны улучшиться благодаря снегу с морозом – без всякого вмешательства власть имущих, обязанных печься об удобствах населения.

Поехал я верхом. Это самый практичный способ сообщения, конечно, при отменных качествах и лошади, и ездока. Тут, во всяком случае, не ввяжешься нежданно-негаданно в поединок с каким-нибудь щепетильным немецким почтмейстером, да и томимый жаждою почтальон не станет самовольно завозить вас по пути в каждый шинок. Оделся я в дорогу довольно легко, и холод порядком донимал меня по мере того, как я подвигался на северо-восток.

Можно себе представить, как при такой стуже и ненастье чувствовал себя несчастный старик, на которого я нечаянно наткнулся в Польше. Он лежал на голой земле у края дороги, дрожащий, беспомощный, едва прикрывая свою наготу жалким рубищем, неспособным защитить его от пронзительного северо-восточного ветра.

Мне стало ужасно жаль беднягу. Сам я совсем окоченел, но тем не менее набросил на него свой плащ.

После этого я как ни в чем не бывало поехал дальше, не останавливаясь до тех пор, пока меня не застигла ночь, окутав все вокруг непроглядным мраком. Ни огонька, ни звука, которые указывали бы на близость селения. Все окрест лежало под снегом, я сбился с дороги и заплутался.

Верховая езда утомила меня до полного изнеможения. Пришлось слезть с лошади, которую я привязал к какому-то крепкому колу, торчавшему из снежного сугроба.

Захватив с собою, ради безопасности, свои пистолеты, я улегся поблизости на снег и так здорово уснул, что продрал глаза только уже среди бела дня.

Каково же было мое изумление, когда я очутился на церковном дворе! Сначала я решил, что моей лошади и след простыл. Но вот я услыхал где-то наверху конское ржание. Поднимаю глаза и вижу: конь мой висит на поводу, привязанном к шпилю колокольни.

Тут я сообразил, в чем дело. Деревню за ночь совсем занесло снегом, потом погода резко переменилась. За время сна я незаметно опускался все ниже, по мере таяния снега, пока не достиг твердого грунта; а то, что я принял в темноте за сломанное деревце, торчавшее из сугроба, оказалось шпилем колокольни с флюгером, к нему-то и была привязана моя лошадь.

Не раздумывая долго, схватил я пистолет, выстрелил в ремень, на котором болталось бедное животное, и, благополучно получив его обратно в свое владение, продолжил путь.

Все шло хорошо, пока я не добрался до России, где зимою и вовсе не принято ездить верхом.

Мое правило – приспосабливаться к обычаям той страны, куда занесет меня судьба; поэтому я достал одноконные саночки и, повеселевший, покатил в Петербург.

* * *

Не могу припомнить, где именно случилось со мной одно происшествие: в Эстляндии или в Ингерманландии, знаю наверняка только, что дело происходило в дремучем лесу. За мною погнался страшный матерый волк. Побуждаемый жестоким зимним голодом, он вскоре настиг меня, и мне, казалось, уже не было спасения. Машинально бросился я ничком в сани, предоставляя лошади спасать нас обоих по ее разумению.

Тут случилось то, чего я смутно желал, не смея, однако, рассчитывать на такой счастливый исход.

Волк действительно не обратил никакого внимания на мое тощее тело, но, перепрыгнув через меня, яростно накинулся на лошадь, растерзал и моментально проглотил всю заднюю часть несчастного животного, которое продолжало мчаться во весь дух, вне себя от страха и боли.

Благополучно избегнув неминуемой гибели, я тихонько приподнял голову и с ужасом увидел, что голодный зверь все дальше и дальше вгрызается в свою добычу. Дав ему время поглубже зарыться во внутренности лошади, я огрел волка кнутом. Тот с перепугу рванулся что было мочи вперед; тогда труп лошади шлепнулся наземь, а волк очутился в ее шкуре и хомуте. Я же не переставал беспощадно хлестать его, и таким образом оба мы, здравы и невредимы, примчались стрелой в Петербург, совершенно против нашего обоюдного чаяния и к немалому изумлению встречных.

* * *

Не стану, милостивые государи, докучать вам пустой болтовней, описывая порядки в роскошной русской столице, процветание в ней наук и искусств и всякие ее достопримечательности, и того менее хотелось бы мне познакомить вас с интригами и забавными приключениями в избранном петербургском обществе, где, между прочим, принято, чтобы хозяйка дома, встречая гостя, непременно подносила ему рюмку водки из своих рук и громко чмокалась с ним.

Напротив, я намерен привлечь ваше внимание к более достойным и благородным предметам, таким, например, как собаки и лошади, до которых я всегда был страстным охотником, а кроме того, к лисицам, волкам и медведям, водящимся в России, как и всякая дичь, в таком совершеннейшем изобилии, о каком не имеют и понятия в иных странах.

Затем мы, наконец, перейдем к увеселительным поездкам, молодецким забавам и славным подвигам, украшающим дворянина получше обрывков тарабарщины, именуемой греческим языком и латынью, или разных благовонных изделий, коков да завитушек, придуманных французскими умниками и парикмахерами.

Поскольку я не мог немедленно поступить на службу в армию, то у меня оставалось около двух месяцев свободного времени, которое я волен был тратить в веселой компании, как и свои деньги, самым благороднейшим манером, прилично своему званию.

Ночи у нас проходили за игрою или кутежом при звоне полных рюмок.

Холодный климат России и нравы русской нации способствовали тому, что здесь бутылка заняла гораздо более почетное положение промеж общественных удовольствий, чем то, которое занимает она в нашей трезвой Германии. Немудрено, что я встречал среди русских истинных виртуозов по части благородного искусства выпивки. Однако все они и в подметки не годились одному седобородому генералу с медно-красным лицом, обедавшему обыкновенно с нами за общим столом.

Этот старик потерял в сражении с турками верхнюю часть черепа, поэтому, как только в нашем обществе оказывалось незнакомое лицо, он с самой задушевной обходительностью извинялся за то, что принужден сидеть за столом, не снимая шляпы. За обедом генерал имел привычку опорожнять по нескольку графинчиков водки, а под конец обычно запивал эту порцию бутылкой арака или же, смотря по обстоятельствам, удваивал ее. Тем не менее почтенный ветеран при этом нисколько не хмелел.

По-вашему, это выходит за всякие мыслимые рамки?

Извиняю вас, господа; я и сам долго терялся, не зная, чем объяснить такие странности, пока одна случайность не дала мне в руки ключ к этой любопытной загадке.

Дело в том, что наш собутыльник время от времени как будто машинально слегка приподнимал свою шляпу. Я нередко видел этот жест, не придавая ему, однако, никакого значения. Что лбу генерала становилось жарко, было так же естественно, как и то, что старик освежал голову.

Наконец мне удалось подметить, что вместе со шляпой он приподнимает и приделанную к ней серебряную пластинку, заменявшую ему оторванный верх черепа. При этом винные пары от выпитых им крепких напитков улетучивались, устремляясь легким облачком кверху.

Таким образом непонятное объяснилось.

Я сообщил об этом некоторым закадычным приятелям, предлагая подтвердить в тот же вечер свое диковинное открытие наглядным опытом.

С курительной трубкой в руке незаметно подкравшись сзади к старику, я выждал, пока он снимет шляпу, и тут с помощью клочка бумаги поджег поднимавшиеся винные пары.

Нам тотчас представилось небывалое и красивое зрелище. В один миг испарения над головой нашего героя превратились в столб пламени, а часть паров, остававшаяся над волосами старика, мгновенно вспыхнув, образовала вокруг головы голубое сияние в виде нимба.

Мой опыт, разумеется, не мог быть не замечен им; однако генерал не только не рассердился, но даже позволял нам с тех пор повторять эти проказы. Каждый раз, когда за нашим столом появлялся новый человек, мы спешили устроить для него это ошеломляющее зрелище, а желая придать последнему еще больше блеска, начинали наперебой предлагать генералу пари на бутылку арака, старались при этом нарочно проиграть ему и заставляли выпивать его одного все количество выигранного им вина.

Наконец ореол ветерана разросся до таких размеров, что его обладателю уже не стало больше места между простыми смертными. В один прекрасный день он покинул наш бренный мир, вероятно, с тем, чтобы переселиться в Валгаллу и пировать там среди героев, стяжавших бессмертие.

Приключение второе

Обхожу молчанием множество других веселых проказ, в которых, смотря по разным обстоятельствам, мы играли роль то действующих лиц, то зрителей. Теперь у меня на уме позабавить моих слушателей рассказом о несравненно более удивительных и интересных приключениях на охоте.

Было бы излишним упоминать о том, что я больше всего любил водить компанию с людьми, питавшими пристрастие к благородной охотничьей забаве и знавшими в ней толк. Постоянная смена впечатлений, доставляемых охотою, а также необычайное счастье, сопутствовавшее мне в моих охотничьих похождениях, делают эти воспоминания о временах моей молодости исключительно интересными.

Однажды поутру, выглянув из окошка своей спальни, я так и ахнул: расположенный по соседству большой пруд был весь усеян дикими утками.

Схватил я, не теряя ни мгновения, ружье, стоявшее тут же, в углу, и до того стремительно сбежал с лестницы, что треснулся лицом о дверной косяк. Из глаз у меня посыпались искры, однако мешкать было нельзя.

Добежав до пруда на расстояние выстрела, я уже хотел прицелиться, как вдруг, к своему отчаянию, убедился, что от моего ружья при жестоком ударе об дверь отскочил кремень.

Что оставалось мне делать? Терять время было невозможно. К счастью, я вспомнил, что происходило только что с моими глазами. Проворно взведя курок, я прицелился в заманчивую дичь и саданул кулаком по своему глазу. От сильного удара из него опять полетели искры, порох воспламенился, грянул выстрел, и я положил на месте пять пар уток, четырех хохлаток и двух лысух.

* * *

Присутствие духа – главное в молодецком удальстве. Солдаты и мореходы часто бывали обязаны ему своим спасением, однако и охотников выручает оно сплошь и рядом.

Вспоминаю я, как однажды, бродя по берегу озера, опять увидал с полсотни диких уток, которые были на этот раз рассеяны на таком обширном пространстве, что никак нельзя было рассчитывать положить одним выстрелом более двух-трех. На беду, в моем ружье оставался последний заряд; между тем у меня явилось непреодолимое желание унести домой непременно всю прилетевшую на озеро дичь, так как я ожидал к обеду довольно большое и приятное общество.

Вдруг мне пришла в голову счастливая мысль. В моей охотничьей сумке уцелел кусочек ветчинного сала – остаток взятой из дома провизии. Я взял собачью сворку, рассучил ее, чтобы сделать возможно длиннее, и привязал к концу кусочек сала.

Спрятавшись в прибрежном тростнике, я закинул в воду свою нехитрую приманку и стал ждать.

Вскоре, к моей радости, она была замечена одною из уток. Птица поспешно поплыла к ней и жадно проглотила это лакомое угощенье. Прочие утки бросились следом за первой.

Скользкое сало чрезвычайно быстро прошло по всем внутренностям утки и, выйдя из нее с другого конца, снова очутилось в воде, где было вторично проглочено другой, потом третьей птицей и так далее всеми поочередно до самой последней.

В каких-нибудь несколько минут моя приманка совершила путешествие по внутренностям всех уток, причем веревочка, к счастью, не оборвалась и птицы (все до одной!) оказались нанизанными на ней, точно бусы.

И вот теперь, преспокойно вытащив на берег мою незамысловатую снасть с пойманной дичью, я весь обмотался ею, после чего двинулся к своему дому.

Шел-шел и устал. Путь неблизкий, а тащить такое множество добычи становилось мне не под силу, и я уже начал сожалеть о своей ненасытности. Но тут стесняющая меня ноша принесла мне громадное облегчение. Все утки оставались еще живы! Оправившись немного от испуга и недоумения, они вдруг захлопали крыльями и попытались взмыть в небо.

Всякий другой на моем месте растерялся бы; я же воспользовался таким неожиданным оборотом дела и, поднявшись над землею, стал действовать в воздушном пространстве полами своего камзола как веслом, чтобы устремить полет к своему жилищу. Когда уже летели над ним, я, чтобы спуститься на землю, торопясь, стал поочередно сворачивать шеи моим уткам. Эта операция представляла немалое затруднение, потому что я был принужден начать с самой передней, и если моя отчаянная попытка удалась, то лишь благодаря смелым кувырканьям в воздухе, которые я повторял столько раз, сколько было у меня птиц. Свернув шею последней утке, я медленно спустился в печную трубу и шлепнулся прямо на кухонный очаг, который, к большому счастью для меня, не был еще растоплен.

Трудно описать переполох, вызванный в кухне моим появлением таким не совсем обычным манером. Однако испуг кухонной челяди перешел в радость, когда прислуга, кроме своего господина, увидала еще и его богатую добычу, обещавшую изобильное угощение гостям и домочадцам.

* * *

Похожий случай вышел у меня и со стаей куропаток.

Я отправился на охоту опробовать новое ружье и уже расстрелял весь запас дроби, как вдруг, уже и не надеясь, увидал снявшуюся с места стаю куропаток. Желание добыть несколько из них в тот же вечер к своему столу подсказало мне одно замечательное средство, к которому я советую прибегать и вам, господа, при подобных обстоятельствах.

Подметив, куда опустилась дичь, я скорехонько зарядил ружье вместо свинца шомполом, конец которого заострил на скорую руку. После того я пошел на куропаток и выстрелил по ним в тот миг, когда они вспорхнули. Всего в нескольких шагах от меня мой шомпол опустился на землю с нанизанными на нем семью птицами, которые, должно быть, немало удивились, очутившись так внезапно на самодельном вертеле.

Недаром говорится: «На Бога надейся, а сам не плошай». Но чудо еще не довершилось. Подняв с земли пронзенных птиц, я только хотел запрятать их в свою охотничью сумку, как вдруг заметил, что они оказались уже изжаренными на шомполе, раскалившемся докрасна при выстреле. Перья с них опали, а мясо так аппетитно зарумянилось, что оставалось только положить их на блюдо и подавать на стол. При этом дичь приобрела особый пикантный привкус, который нравится утонченному гурману.

Другой раз попалась мне в одном из дремучих лесов России великолепная чернобурая лисица. Было бы жаль испортить ее драгоценный мех, пробив его пулей или зарядом дроби. Кумушка-лиса стояла, прижавшись к дереву.

В один миг я вытащил пулю из моего ружья, заменил ее крупным плотничьим гвоздем, выстрелил и попал так метко, что пригвоздил пушистый хвост красивого зверя к древесному стволу. После того, спокойно подойдя к лисице, я взял свой охотничий нож, рассек ей крест-накрест кожу на морде и давай хлестать животное нагайкой. Лиса скорехонько выскочила из своей шкуры да и была такова. Я же вернулся домой с богатым трофеем.

* * *

Случай и удача нередко исправляют наши промахи; в этом я убедился вскоре после рассказанного происшествия.

Однажды увидал я в лесной чаще детеныша кабана, за которым бежала его матка. Выстрелив по ним, я, к сожалению, промахнулся. Только смотрю: что за чудо? После выстрела детеныш улепетывает что есть духу, а матка же стоит на месте как вкопанная.

Подойдя ближе, я присмотрелся к ней и убедился, что она ослепла от старости, почему и держалась зубами за хвост поросенка, служившего ей проводником – в исполнение сыновнего долга. Свинья бежала за ним, когда пуля, пролетевшая так благополучно для них и так неудачно для меня – между маткой и детенышем, перебила эту живую привязь. Обратившийся в бегство раненый поросенок-поводырь перестал тянуть за собою свинью, и она, естественно, остановилась в недоумении, не выпуская из пасти остатка отстреленного поросячьего хвоста. Недолго думая, я ухватился за этот кончик и преспокойно повел слепую кабанью самку к себе домой – без малейшего сопротивления со стороны беспомощного старого животного.

* * *

Как ни страшны дикие свиньи, вепри куда как свирепее и опаснее их.

Однажды я, не готовый ни к нападению, ни к защите, наткнулся нежданно-негаданно в лесу на матерого вепря. Едва-едва удалось мне скрыться от него за могучим дубом. Тогда разъяренное животное, думая поразить меня, ударило с такой силой по древесному стволу, что его клыки глубоко вонзились в дерево и застряли в нем.

«Погоди же ты, – подумал я, – теперь тебе не вырваться».

Схватив камень, я принялся заколачивать им клыки вепря еще глубже в твердый дуб. Как ни рвался зверь от боли и бешенства, его отчаянные усилия ни к чему не привели. И пришлось этому супостату волей-неволей дожидаться моего возвращения из соседней деревни, куда я сбегал за веревками и телегой, чтобы привезти его живьем к себе домой, что и ухитрился сделать без особенных затруднений.

* * *

Конечно, милостивые государи, вы слыхали о святом Губерте – храбром покровителе охотников и стрелков, – а также о благородном олене, который явился ему в лесу со святым крестом между рогами?

Каждый год в удалой компании усердно воздавал я честь и хвалу охотничьему патрону и сто раз видывал священного оленя либо нарисованным в церквах, либо вышитым на гербах рыцарей. Блюдя правила чести и совести доброго охотника, едва ли сумею сказать определенно, водились только прежде такие олени с крестами или же они существуют и в наши дни. А только вот что вышло однажды со мною самим.

Когда на охоте расстрелял я все свои заряды, вдруг передо мной точно вырос из-под земли чудесный олень. Стоит и смотрит на меня, да так смело, словно знает, что мой патронташ и дробница совершенно пустехоньки.

Невмоготу мне стало: зарядил я ружье одним порохом, a вместо дроби присыпал к нему горсть вишневых косточек, которые добыл тут же, наскоро сорвав немного вишен и очистив мякоть. Этим зарядом я выстрелил по оленю и угодил ему прямо в макушку между рогами.

На один миг он был оглушен – пошатнулся, упал, однако вскочил и – давай Бог ноги.

Год или два спустя охотился я в том же лесу; вдруг – что бы вы думали? – откуда ни возьмись статный олень, а у него между рогами чудесное вишневое дерево, этак повыше десяти футов. Я тотчас припомнил свое давнишнее приключение, и так как еще с того дня считал это животное своей собственностью, то и уложил его метким выстрелом.

Таким образом в придачу к жаркому получился и замечательный десерт, потому что дерево было сплошь усеяно румяными вишнями, вкуснее которых я не пробовал до той поры.

Да, государи мои, как знать, пожалуй, какой-нибудь пылкий преподобный Немврод – настоятель монастыря или епископ, страстный любитель охоты, – вот на такой же манер украсил крестом между рогами оленя святого Губерта! Ведь духовные особы искони славились искусством по части украшения чужих лбов, да и теперь усердно поддерживают эту славу. А добрый охотник в горячую минуту не разбирает ничего и ни перед чем не останавливается, лишь бы не упустить из рук лакомой добычи. Сужу по себе, потому что сам не раз подвергался соблазнам подобного рода. А в какие попадал я передряги, так уму непостижимо!

Например, как вам понравится вот хоть бы такой казус?

Однажды, в бытность мою в Польше, я, охотясь, был застигнут в лесу вечерними сумерками. Беда: ни света Божьего на небе, ни пороху в пороховнице! Повернул я восвояси, как вдруг валит из лесной чащи страшенный медведь с разинутой пастью, и прямо на меня.

Напрасно обшаривал я проворными пальцами свои карманы в надежде нащупать остатки пороха и свинца. Мне попались под руку только два ружейных кремня, которые обыкновенно охотники берут про запас. Схватив один из этих кремней, я со всего размаха швырнул его в разинутую пасть медведя с такой силой и ловкостью, что камешек проскочил в самую глотку.

Не особенно довольный моим угощением, мишка повернул налево кругом, став на четвереньки задом ко мне, чем я и воспользовался, чтобы всадить ему второй кремень с другого конца. Пущенный не менее ловко, камешек не только попал по своему назначению, но в просторном пузе медведя еще и стукнулся что было мочи о первый. Раздался оглушительный треск, сверкнул огонь, и зверя моментально разорвало на части.

Говорят, искусный аргумент a posteriore , приведенный кстати, да еще вдобавок столкнувшийся хорошенько с аргументом a priori , разносил без остатка с не меньшим успехом иных свирепых ученых и философов с медвежьими повадками. Что же касается меня, то хотя на этот раз я остался здрав и невредим, однако не желал бы проделать вторично такой же штуки или столкнуться опять с медведем, не имея в запасе иных средств обороны.

Страница 1 из 22

Охотничьи приключения Барона Мюнхаузена

* * *

Путеводитель для веселых людей

Часть IПриключения на суше

Приключение первое

* * *

* * *

Приключение второе

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Охотничьи приключения Барона Мюнхаузена

Выбор редакции

Часть I
Приключения на суше